Пособников липецких казино стирают в пыль

На минарете. Вся превосходная равнина и желто-кремовый город под нами. Вдалеке Гермон в снегу на юго-западе. И снова стрижи — кружат, сверлят воздух. Город даже как бы светит данной для нас мягенькой глинистой желтизной, весь в плоских крышах, практически весь слитный.

Отвратительные длинноватые сероватые крыши галерей рынка. Позже прогуливались по этому рынку. Дивный фон. Встретили похороны. Шор записал мотив погребальной песни, с которой шли за гробом. В 3 часа поехали за город. Пустыни, глиняное кладбище. Крупная мечеть — консистенция красивого и отвратительного, новейшего. Лучше всего, как всюду, дворы мечети. Зашли в гости к гиду. Вечерком на крыше отеля. Фиолетовое на Гермоне. Синева неба на востоке, мягенькая, теплая. Лунная ночь там же.

Полумесяц над самой головой. Путь поразительно кислый — голые горы и нескончаемая глинистая равнина, камень на камне. Ни куста, ни травы, ни одного признака жизни. Пустыня, усеянная серыми камнями. Вдалеке фигура араба в темной накидке. Строящаяся станция. Пока это лишь несколько белоснежных шатров.

Чрезвычайно дико. Три солдата-араба в голубом, два бедуина, зверски темных, в полосатых белоснежное и коричневое накидках, в голубых бешметах, в белоснежных покрывалах, на голове схваченных темными жгутами, босые. Позже снова глинистая пашня, испещренная камнями. Иногда тощий посев. Пашут на волах. И все время вдалеке серебро с чернью — цепь гор в снегу с Гермоном над ними. Нигде ни капли воды. Позже все время спуск в ущелье, посреди серо-желто-зеленоватых гор и меловых обрывов, вдоль некий вьющейся речки, по берегам которой розовые цветочки одичавшего олеандра дафля по-арабски и еще какие-то одичавшие, голубые.

Поезд несется шибко. Горячо, забавно, речка то и дело зажигается серебром. Отыскали лодку с 4 гребцами за 10 фр. Пройдя по совсем дикарской и кажущейся необитаемой глиняной деревушке, вышли к озеру. Умеренный, небольшой исток Иордана. Озеро бутылочного цвета, кругом меланхолические, карие в желтоватых пятнах горы. Шли сначала на веслах, позже подняли парус. Стало страшно — ветер в сумерках стал так силен, что каждую минутку нас могло перевернуть.

В Тивериаде отель Гросмана, оказалось, весь занят. Отправь ночевать в латинский монастырь. Опосля ужина — на террасе. Лунно, полумесяц над головой, внизу в тонкой дымке озеро. Ночкой в келье-номере было горячо. Кое-где орал козленок. С утра на лодке в Капернаум. Когда подступали к нему в десятом часу , стало штилеть, желто-серо-зеленые прибрежные бугры начали отражаться в зеркалах под ними зеленым золотом.

Вода под лодкой зеленоватая, в ней от весел извиваются зеленоватые толстые змеи с серебряными посверкивающими брюхами. Горячо, сухо, очаровательно. У берега олеандры. Развалины синагоги. Из Капернаума в Табху, на лодке же. Из гребцов один юный красавчик, иной похож на Петра Ал. Тишь, солнце, пустынно. Бугры меж Капернаумом и Табхой сожженные, желтые, Где-то уже созревший ячмень.

Около Табхи что-то вроде водяной мельницы, домишко в ячмене, на самом берегу эвкалипты и два кипариса, юных, совершенно темных. Озеро млеет, тонет в сияющем свете. В странноприимном германском доме. Полный штиль. У берегов на востоке точная, смело и изящно — сильно пущенная полоса, ярко-зеленая, сквозящая.

Поближе — водные зеркала, от отраженных гор фиолетово-коричневые. Несказанная красота! Три часа, мощный теплый западный ветер, зеленоватое озеро, мягко клонятся в саду мимозы в цвету, пальмочка. На террасу вышел работник в темной накидке на голове и темных жгутах по ней на макушке , в одной голубой рубашке, которую завернул ветер на голых ногах практически до пояса. На данный момент около 6 вечера, сидим на крыше. Ветер стал прохладней, ласковей. Воркуют голуби.

Все кругом пустынно, вдумчиво, озеро бутылочное, в ряби, которую, сгущая, натемняя, ветер гонит к буграм восточного прибрежья, из-за которых встало круглыми купами и отсвечивает в озере кремовое скопление. Там, с тех бугров, сверг Христос в озеро стадо бесноватых свиней [ 53 ]. Около нас на твердых холмах пасутся козы, некий табор, совершенно одичавший, проехал на великолепной белоснежной кобылице бедуин. С утра в 6 часов купался.

Бродяга с мортышкой. Приехал Шор. В девять выехали из Тапхи. Издали лицезрел Магдалу. Дорога из Магдалы в Тивериаду идет вдоль берега. По ней нередко прогуливался Христос в Назарет. Темные козы. Опосля завтрака выехали в Назарет. Гер Антон, милый Ибрагим. Подъем, с которого видно все озеро и Тивериада.

На востоке синева туч соединилась с синевой гор, и в ней чуть видными серебряными ручьями означается Гермон. Перевал и опять подъем. Фавор слева, круглый, весь покрытый лесом. Длинноватая равнина, посевы. Кактусы, гранаты в цвету, фиговые деревья, дамы в кубовых платьицах.

Кана в котловине и вся в садах. Подъем, опять равнина, опять подъем, большой вид на равнину назад. Позже котловина Назарета. Отель "Германия". Мальчик-проводник в колпачке на макушке. Церковь и дом Богородицы. Позже лунная ночь. Днем из Назарета. Обширная равнина и горы Самарии. Позже подъем, ехали дубовым лесом. Опять равнина, и вдали уже полоса моря. Умопомрачительный цвет залива в Кайфе через пальмы. В четыре на Кармель. Вид с крыши монастыря Ильи, виден Гермон.

Лунный вечер, — это уже возвратясь в Кайфу, — прогуливался за вином. Рано с утра на пароходе. Горячо, тяжелое солнце. До Порт-Саида 100 франков. В три часа опять Яффа. Снова Хаим и кривой. Закат во время обеда. Купил костюмчик. В час из Порт-Саида, в экспрессе на Александрию. Озеро Мензалех. Вдалеке все розовое, тонкий розовый мираж. В шестом часу Каир — пыльно-песчаный, каменистый, у подножия пустынного кряжа Мокатама. Вечерком на мосту. Сухой пламенный закат, пальма, на мосту огни зеленые, по мосту течет река экипажей.

Ночкой практически не спал. Жажда, жара, москиты. В час ночи прогуливался пить в бар. Пробудился в 5 К пирамидам. Туман над Нилом. Аллейка к пирамидам — они вдалеке, как риги, цвета старенькой травы. Блохи в могильниках за пирамидами. На возвратном пути Зоологический.

Вечерком в оплота. Новенькая, но очаровательная мечеть. Вид на Каир, мутный и пыльный, жалкий закат за великой Пирамидой. Выехали в семь с половиной часов утра. Все загружено русскими богомольцами из Палестины. Та же каюта. Снова эта поразительная сине-лиловая, густая, как масло, вода, страшно колоритная у бортов. Белоснежные облака яблочного цвета с розовым цветом на фоне ласковой зелени.

Во всех комнатах запах ландышей. Перед вечерком отправь гулять. Евгений, Петя и дьяконов отпрыск отправь через Казаковку ловить перепелов, мы с Колей [ 54 ] в Колонтаевку. Лежали в сухом ельнике, где сильно пахло жасмином, позже прошли луг и речку, лежали на Казаковском бугре. Теплая, слегка душноватая заря, бледно-аспидная тучка на западе, в Колонтаевке цоканье соловьев.

Говорили о том, как бедно было наше детство — ни музыки, ни знакомых, ни путешествий… Соединились с ловцами. Петя и дьяконов отпрыск ушли далее, Евгений остался с нами и чудесно говорил о Доньке Симановой и о ее муже. Худой, мощный, как мортышка, ожесточенный, размеренный.

Спит на спине, лицо принципиальное и мрачное, «кляп на животике, как двустволка». Позже перебежали к мужицкой бедности, грязищи, к мужицкому бессмысленному и грубому разврату с супругами, следствие которого неописуемое количество деток. А то как же? Потушат огонь, на данный момент за подол и пошел чесать…» Да, я пишу лишь сотую долю того, что следовало бы написать, но что не вытерпит ни одна бумага в мире. Еще Евгений говорил, как некий новосельский мужчина привязывал свою супругу, всю голую, за косу к перемету и драл ее вожжами до утраты сознания.

Утро, тишь, мокрая травка, тень, сияние, птицы и цветочки. Преобладающий тон белоснежный. Посреди него лиловое медвежьи ушки , красноватое кашка, гвоздика, по другому Богородицына травка , желтоватое нечто вроде желтоватых маргариток , мышиный розовый горошек… А в поле, на косогоре, рожь прогуливается зыбью, как некий великолепный сизый мех, и дымится, дымится цветом.

Поразительная лунная ночь, светлый дым, туман в саду и на огороде, все мокро, коростель; под Колонтаевкой, на лугу — густой белоснежный слой тумана. Двенадцатый час, на северо-востоке уже затеплилась розоватая Капелла, играет зеленоватым и красноватым. У лавочника Сафонова на ковре над постелью был изображен тигр, тело в профиль, морда en face — и подпись: Ягуар, красота лесов, Чует близость своры псов. Плотники нередко пакостят при постройке домов: разозлятся на владельца и вобьют, к примеру, гвоздь от гроба под лавкой в переднем углу, а владельцу опосля того все покойники будут мерещиться.

Сегодня прохладно. Еще по-ранневесеннему кричат грачи в глотовском саду на старенькых голых березах. Наш сад одевается. Зелень свежайшая, густая, мягенькая даже на вид. На яблонях еще видны ветки, — не совершенно еще опушились зеленью, в особенности мягенькой и серой по сопоставлению с наиболее зеленоватой и еще наиболее броской на кленах. Кисти сирени уже серо лиловеют. Густая травка усыпана голубенькими цветочками.

Весь день трезвонят на колокольне — лавочник Ив. Лаврентич нанял мальчиков и повелел звонить с утра до вечера, чтоб прошел слух, что он, новейший предводитель, почетает королевские дни. Безобразит церковь, — обивает стенки железом одичавшего цвета.

Как дьявольски густы у неких мужиков бороды исподнизу! Что-то зоологическое, старых времен. Царствие божье, удовлетворенность снутри нас самих. Для радости порою нужно умопомрачительно не достаточно. Бывало, в гимназии, зацепится у учителя панталона за заднее ушко штиблета, — какой смех! Молились о дождике мужчины, позже Бахтеяров, было отдание Пасхи, Вознесение — по целым дням трезвон на колокольне.

Так и свяжется в воспоминании эта весна с сиим трезвоном. И станет все милым, печальным, дальним, невозвратным. Был достаточно юный мужчина из Домовин. Говорит, был 14 лет в Киеве, в Лавре, и хвастается: "выгнали за девченок, игумен изловил за работой… Я провиненный монах, значит". Почему хвастается? Думаю, что частично чтоб нам угодить, уверен, что это обязано нам чрезвычайно нравиться.

Вообщем усвоил для себя кому-то на потеху либо еще почему-то? Узкоплеч и что-то в груди — не то чахоточный, не то слегка горбатый. Преувеличенный восторг. Ездили не так давно в Скородное. Как чудесно! Был жаркий день, и какая свежесть и густота травок и зелени деревьев, какая красота полураспустившихся дубков! Великое множество маленьких желтеньких цветов, — целые поляны ярко-желтые, — и желтоватых лилий, а больше всего все искраплено какими-то голубенькими, вроде незабудок.

И уже много лиловых медвежьих ушек на их больших стеблях. Как-то вечерком гуляли в Полуострове. Левитановские мягко-лиловые тучки, нежно-алые краски на закатном небе. И красота соединения свежести, сочности юный зелени с запахом прошлогодней листвы. Необычно тонкое время. Вчера холод, осенние тучи. Ночь ледяная, с золотой большой Венерой над закатом, с юным месяцем.

Карпушка говорит заместо фокстерьер — фокстерьерц. Естественно, это еще наиболее по-русски. На данный момент 5 часов, резко потеплело. Входила большая лилово-синяя облако с юга, гремел гром. Против солнца она стала железной, зелень сада на ее фоне необычна. Мы с Колей смотрели к югу от человеческой.

Глотовский сад, бахтеяровский, зеленоватая равнина под Колонтаевкой — все образовывало чудеснейший пейзаж, теплый, весенний. Зелень кленов колоритная, лозин и берез — теплая, бледная; на зеленях около Колонтаевки — чуток синий налет. Очаровательная серебристость старенькых тополей в лугу под глотовской усадьбой. Стряпуха, его мама, прогуливалась около ограды, собирала в фартук желто-пуховых кривоногих утят, опасаясь новейшего дождика.

В церковной караулке часы нередко останавливаются: мухи набиваются. Охранник бьет по ночам время от времени черт знает что, — к примеру, одиннадцать заместо 2-ух. Настасья Петровна привезла в подарок Софье Петровне Ромашковой большой белоснежный платок, весь в темных изображениях черепов и костей, с темными надписями: "Святый Боже, Святый Крепкий".

Старуха Луковка; специальность обмывать покойников, быть при похоронах, и это уже издавна, чуток не с юности. На варке у нее одна овца. Хороша жизнь и овцы этой! Дворянская близость с дворовыми и усвоенная, естественно, от их, дворовых, манера потешаться над собой, забавлять собой.

Юлий привез новость — погиб ефремовский дурачок Васька. Похороны устроили ему ефремовские купцы прямо великолепные. Всю жизнь над ним потешались, заставляли дрочить и покатывались со смеху, глядели, как он "старается", — а похоронили так, что весь город дивился: великолепный гроб, певчие… Тоже "сюжет".

Монахиня, толстая старуха, белоснежное лицо обрезано черным клобуком; в очках, в новейших калошах. Вчера ездили кататься на Знаменское. Лощинки, бугор, на бугре срубленный лес, запах костра. Два-три уцелевших дерева, тонких, высоких; за листвой 1-го из их зеркальная луна бобом половинкой боба. Ехали назад мимо знаменского кладбища — там старики Рышковы и уже Валентин с ними.

А на кладбище около Знаменской церкви — наши: дед, бабка, дядя Иван Александрович, на которого я, по словам мамы, как будто бы разительно похож. Сегодня снова катались, на Жадовку. Длинный разговор с Натахой о крепостной, древней жизни. Сегодня снова был дождик, хотя клонит, видимо, на погоду.

На данный момент 6 часов, светло и ветрено, по столу скользят свет и тени от палисадника. Речка в лугу как большущее ослепительное, золотое зеркало. Лишь что возвратились от Таганка, стовосьмилетнего старика. Весь его "корень" — богачи, но грязюка, гнусность, бедность кирпичных изб и вообщем всего их быта ужасающие. Ворачиваясь, заглянули в избу Донькиной старухи — реальный ужас!

И чего же здесь выдумывать рассказы — довольно написать хоть одну нашу прогулку. Мужчины "барские" именуют себя, в противовес однодворцам, "русскими". Это замечательно. Таганок милый, трогательный, детски обычной [ 55 ]. За избой, перед коноплями, его блиндаж; там сани, на которых он спит, над изголовьем шкатулочка, где его старенькый картуз, кисет. Когда пришел, с трудом стащил перед нами шапку с голой головы. Легкая белоснежная борода. Трогательно худ, опущенные плечи.

Глаза без выражения, один, левый, слегка разодран. Черный цвет лица и рук. В лаптях. Ничего общего не может поведать, лишь маленькие подробности. Живет в каком-то другом, не нашем мире. О французах слабо помнит — «так, — как зук находит». Ему не дают есть, не дают чаю, — «ничтожности жалеют», как произнес Григорий.

Что бы ты выбрал? И засмеялся, и глаза осмыслились. Она меня не угрызет. Пускай кого помоложе, а меня она не угрызет — вот и не идет. Я уже с недельку болен — насморк, бронхит. Вообщем, когда же это кончится, мое суицид, летняя жизнь в Васильевском? Сегодня Кирики, престольный праздничек, ярмарка. Две страшных шеренги нищих у церковных ворот. В особенности замечателен один калека. Оглобли и пара колес. Оглобли наполовину заплетены веревкой, на оси — древесный щиток.

Под концами оглобель укороченная, с отпиленными концами дуга, чтоб оглобли могли стоять на уровне оси. И на всем этом лежит в ужасной рвани калека, по-женски повязанный платком, с молочно-голубыми, практически белоснежными, какими-то нечеловеческими очами.

Лежит весь изломанный, скрюченный, одна нога, тончайшая, фиолетовая, нарочно для возбуждения жалости, внимания толпы высунута. Вокруг него иная нищая братия, и практически все тоже повязаны платками. Еще: худой, весь изломанный, без задницы, один кострец высоко поднят, разлапые ноги в сгнивших лаптях. Неописуемо мерзки и грязны рубашка и мешок, и то и другое в запекшейся крови.

В мешке кусочки сального недоваренного мяса, кусочки хлеба, сырые бараньи ребра. Около него худой мальчик, остроухий, рябой, узенькие глазки. Весело: "Подайте, папашечки! Произнес про 1-го нищего, сидевшего на земле, у которого ноги в известковых ранах, залепленных подорожником, и в лиловых пятнах: "Ето считается по древнему заведению проказа". Позже все нищие деловито двинулись на ярмарку. Прокаженный поехал, заерзал задницей по земле. Кирюшка ведает, что его родственник, "Трегубый", уже лет 20 пьет, собирая на Иерусалим.

Молвят, что в Рождестве ребята страшно франтят и пьют? Сейчас новейший люд пошел! Мужчина на ярмарке, держа елозившего у него под мышкой в мешке поросенка, целый час пробовал губные гармонии и ни одной не купил. Радостный, никак не смутился, когда торгаш обругал его.

Грязюка ужасная. На данный момент, опосля полдня, снова дождик. На гумне пахнет теплой и сырой землей и "бздюкой". Для рассказа: бородатый, глаза блестящие, забитый курносый нос, говорит, говорит и налезает на человека. Вчера и сегодня 1-ые отличные дни, сегодня в особенности. Тихо, розоватое солнце через голубой сухой узкий туман.

6 часов. Все стало еще краснее от этого тумана. Река в лугу течет золотым красным пламенем. Половина восьмого. Солнце в аспидной мути, малиново-огненное в особенности через ветки палисадника. Ездили с Юлием на Бутырки. О, какое грустное было мое детство! Глушь, Николай Осипович [ 56 ], мать…. Идешь вечером к Пескам — из-за Острова крупная луна, сначала малиновая, позже оранжевая, и все прозрачнее и прозрачнее. Вчера вечерком катались с Верой и Колей , к лугам на Предтеченево.

Что за ночь была! И вообщем какое прелестное время — начало августа! Юпитер низковато на юге. Капелла на севере. Лозинки вдоль дороги, за ними луна. Слева, сзаду — чуток алеющий закат, бледно-бледно-синие, необычной красы облака. Справа жнивье, бледное в лунном свете, телесного цвета.

Рисового цвета ряды. Задумывался о поздней осени: эти луга, чрезвычайно высочайшая луна, узкий туман в лугах… Позже с грустью вспомнил Бутырки, ужин, самоцветные глаза собак под окнами… отец ложится спать под окнами в телегу….

На данный момент 10 часов. Луна уже высоко, но она на каком-то непрозрачном небосклоне. Ночь вообщем странноватая — тени от меня нет. Луна очерчивается на этом небосклоне розово-желтым, без блеску диском. Лежали с Колей на траве. О Петре Николаевиче — как увлекательна психика человека, прожившего такую изумительно монотонную и от всех внутренне сокровенную жизнь! Что должен ощущать таковой человек?. Все одно и то же — дождики, мороз, метель, Иван Федоров… Позже о Таганке: какой редкий, ни на кого не схожий человек!

И он — сколько этого однообразия пережил и он! За его век все лицо земли поменялось, и как он одинок! Когда погибли его отец и мать? Что это были за люди? Все его сверстники и все детки их деток уже давно-давно в земле… Как он посиживал вчера, когда мы проходили, как головой ворочал!

Из жизни многолетнего человека можно написать реальную трагедию. Чем больше жизнь, тем больше, страшней обязана казаться погибель. В 80 лет можно надеяться до дожить. Но в ? Больше не живут, погибель неминуема. А при таком долголетии как привыкает человек жить! На данный момент, перед обедом, прогуливались через деревню на кладбище.

Пустое место посреди изб — холмы глины, битого кирпича, заросшие лебедою, репьями. Двор Пальчикова, подсолнечники на гумне. Кладбище все в татарках, ярчайших, темно-лиловых и розовых другого сорта. И уже приметы осени — уже есть татарки засохшие, из 1-го шелковистого сероватого пуха, который будет в осеннюю пору летать.

В картофеле еще есть цветочки. По валам чернобыльник. Спросите ее о ее имени — смех и вранье". Это из Гончарова. То же самое и в российской деревне. Погода безпрерывно расчудесная. В особенности неплохи лунные ночи. Вчера, от половины десятого, с час гулял.

Обошел весь сад. Уже где-то хрустит под ногами точно поджаренная листва, чуток пахнет яблоками хотя их нет , корой, дымком, где-то тепло, где-то свежесть. Просветы меж стволами на валу. Стоял у шалаша. Какой расчудесный просвет на старенькое кладбище, на светлое поле! Светлый горизонт, розоватый. Сухая наглаженная трава где-то поблескивает на земле. Страстное желание как постоянно в неплохую погоду ехать.

В особенности на юг, на море, на купанье. Юлий, Митя и я ездили в Симонов монастырь. Позже в 5-м часу были у Тестова. Говорили о Тимковском, о его нескончаемой молчаливой неприязни к жизни. о этом стоит помыслить для рассказа. Ресторан был совсем пустой. И вдруг — лишь для нас одних — развеселый звон и грохот, кекуок. Пробыли по пути 5 часов в Соколе у Маши. Тяжело и обидно. Милая, старалась угостить нас. Для нас незапятнанные салфеточки, грубые, серые; малыши в новейших штанишках.

Орел поразил убожеством, заброшенностью. Везде засохшая грязюка, теплый ветер несет ужасную пыль. Конка — нечто совсем восточное. Кислая жара. От Сокола — новизна знакомых воспоминаний, поля, деревни, все родное, какое-то особое, орловское; мужчины с замученными скукотищей лицами. Откуда эта мука скукотищи, недовольства всем? На всем земном шаре нигде нет этого.

В сумерках по Измалкову. У одной избы стоял мужчина — большой, с чрезвычайно обвислыми плечами, с длинноватой шейкой, в каком-то высочайшем шлыке. Точно пятнадцатое столетие. Глушь, тишь, земля. Вчера перед вечерком маленькой теплый дождик на сухую сизую землю, на фиолетовые дороги, на бледноватую, еще нежную, мягенькую зелень сада.

Ночкой дождик обломный. Встал нездоровым. Глотово перевоплотился в запятанную, черную яму. Опосля обеда отправь задами на кладбище. Ворачивались по ужасной грязищи по деревне. Мужчина брал на улице у торгаша овечьи ножницы. Долго, долго пробовал, оглядывал, торгаш естественно, поэтому, что надул в стоимости чрезвычайно рекомендовал смазывать салом. Мужчина снова точно из древности, с густой круглой бородой и круглой густой шапкой волос; правильно, прогуливался еще в извоз, плел лапти, пристукивал их кочедыгом при лучине.

Перед вечерком отправь на луг, на мельницу. Там Абакумов со своими ястребиными очами много есть мужиков, схожих на Удельных Великих Князей. Пришел странник березовский мужчина. Вошел, не смотря ни на кого, и прямо заорал:. Позже долго посиживал с нами, говорил. Оказывается, идет "по обещанию" в Белгoрод ударение делает на "город" , к мощам, как прогуливался и в прошедшем году, отдал же обещание поэтому, что был тяжко болен. Правда, человек слабенький, все кашляет, борода сквозная, весь абрис челюсти виден.

Сначала говорил благочестиво, позже проще, закурил. Абакумов оговорил его. Иван его зовут Иваном в ответ на это сказал, почему нужно курить, жечь табак: шла Богородица от Креста и рыдала, и все цветочки от слез Ее сохли, один табак остался; вот Бог и произнес — жгите его.

Вообщем оказалось, любит побеседовать. Во дворе у него хозяйствует брат, сам же он по беспомощности здоровья даже не женился. Был гармонистом, то есть делал и чинил гармонии. Посиживал в садах, на огородах. Разговор начал певуче, благочестиво, тоном душеспасительных листков, о том, что "душа в волнах, в забытищах".

Позже Иван зашел к нам и стал еще проще. Хвалился, что он так весело может говорить и так много знает, что за ним, бывало, помещики лошадка присылали, и он по неделькам живал в барских домах, все говорил. Прочел, как слепые холстину просят:.

Вечерком гуляли. Когда шли на Казаковку, за нами шла девченка покойного Алешки-Барина, несла пшено. Мама побирается, девченка все одна дома, за хозяйку, нередко сама топит. Еще лучше день, хотя есть ветерок. Прогуливались на кладбище. Назад через деревню. Как грязны камешки у порогов! Боец, прошлый в Манжурии. Море ему не нравится. Иван говорил, что в Духовом монастыре под Новосилем есть таковой старый старец, что, чтоб встать, за рушник, привязанный к костылю в стенке, держится. Перечитываю Куприна.

Какая пошлая легкость рассказа, какой дешевенький бойкий язык, какой дурной и совсем не самостоятельный тон. Встретил Тихона Ильича. Говорит, что чудесно себя ощущает, невзирая на свои 80 лет, лишь "грызь животик проела". Сам для себя сделал древесный бандаж.

Так и побрехивает! Мужчина Василий Старуха похож на Лихунчанга, весь болен — астма, грыжа, почки. Побирается, а про него говорят:. Дьяконов отпрыск. Отец без подрясника, в помочах, роет вилами навоз, а сын: "Ах, как бы я желал прочесть "Лунный камень" Бальмонта! Вчера ездили через Скородное.

Избушка на поляне, полностью звериное жилище, крохотное, в два окошечка, из которых каждое наполовину забито дощечками, остальное — куски стекол и ветоши. Снутри рыдает ребенок Марфутки, дочери Федора Митрева, брошенной мужем. А лес кругом так дивно зелен. Соловьи, лягушки, солнце за чащей осинника и вся белая крупная яблоня "лесовка" против избушки.

Сегодня опосля обеда через огороды. Нищая изба Богдановых, полная деток, баб, живут вкупе два брата. Малыши идиоты. На квартире Лопата. Любовница Лопаты со хохотом произнесла, что он чрезвычайно болен. Он вышел опьяненный. Вид — настоящий кошмар. Разбойник, босяк, вся морда в струпьях, — дрался с любовницей. Пропивает землю и мельницу. Был на мельнице. Разговор с Андреем Симaновым.

По его словам, вся наша деревня вор на воре. Разговор о скопцах. Мужчина произнес про лицо скопца: "голомысый". Малый, схожий на скопца, жует хлеб и весело: "Вот испил, хлебушка закусил, оно и поблажало". Сплю плохо, вчера пробудился чрезвычайно рано от тоски в животике и душе.

Было дивное утро. Свежесть росы, ясность всего окружающего и мысли. 5 часов, а уже все издавна пробудилось. Все крыши дымились — светлым снизу, тонко и ярко голубым дымом. Сегодня снова пробудился около 5 День дивный, но не выходил до обеда, незначительно повышена температура. Опосля обеда, часа в два — нередко, часто: бам-бам-бам-бам! Побежали за сад — горит глотовская деревня.

Большой извивающийся столб дыма очаровательного цвета, а ниже, через дым, большущее пламя цвета уже совершенно сказочного, красно-оранжевого, точно броской киноварью нарисованного. На деревне творилось нечто ужасающее. Неистово, с дикарской растерянностью таскали из всех изб скарб необычного дикарского убожества. Бабы любая точно 10 верст пробежала, бледны смертельно, ничтожные сумасшедшие лица, даже и орать не могут, лишь бегают и стонут.

Жара — сущий ад, конец улицы совсем застлан дымом. В один час сгорело девять дворов. Люд со всех деревень все бежит и бежит. Бежит баба, за ней коза. Остановится, стукнет козу и снова бежит, а коза за ней. Перед вечерком прогуливались снова на деревню. Встретили рыжего мужчины, схожего на Достоевского: "Мой двор девка отстояла, я был в волости.

Одна отстояла: прогуливается и поливает, лишь и всего. Прогуливается и поливает, прогуливается и поливает". И оттого, что выпивши, и от умиления — слезы на очах. Подозревают, что деревню сожгли те три двора, что общество желало выселить в Сибирь да не отправило, ибо на высылку необходимо было рублей.

Один из этих дворов — двор тех, что уничтожили Ваньку Цыпляева. Около песков встретили отца этого Ваньки. Шейка клетчатая, пробковая. Рот — спеченная дыра, ноздри тоже, в углах глаз белоснежный гной. Позже нас нагнал еще некий мужчина, а с ним кузнец, он же и сельский писарь, небольшой, говорливый, известный тем, что он всю жизнь предназначил сутяжничеству.

К каждому слову: "согласно статье" не говоря, какой конкретно и "глазомерно" ни к селу ни к городку. Все крайние дни цвели яблони и сирень. Из зала через гостиную в окне моей комнаты — ярко-темная зелень, ниже как бы зимний вид — белизна яблонь, еще ниже купы расцветающей сирени. Прелестнейшая погода, и все слава богу — и Юлий, и Евгений с нами.

Евгений говорил о отце Николки Мудрого, которого звали Хмеру, за привычку его говорить к каждому слову "к хмеру", то есть "к примеру". Он пьянствовал совсем как одержимый, старуху-жену убивал каждый день до полусмерти. В конце концов она произнесла ему, что идет к земскому, просить, чтоб у него отобрали все имущество.

И ушла к соседкам. Он посидел, посидел на пороге, позже встал, вошел в избу, взял веревку, поцеловал дочь-девчонку, пошел в закуту и удавился. Когда Николка который убивал его страшно, каждый праздничек возвратился под вечер домой, он уже издавна был мертв. Николка перерезал веревку, на которой он висел, вытащил его из закуты и положил на навоз около ворот.

Лапти Хмеру для чего-то снял, был в одних онучах. И они торчали сероватыми трубками. Прогуливались в Колонтаевку. Говорили, что отлично бы написать историю Е. Как он востребовал, чтоб она, его любовница, подвела ему Настьку, — "а не то брошу тебя". Лунная ночь, он с Катькой в копнах. Мама подсматривает, а разогнать опасается — барин, дает средств. Коля говорил о босяках, которые перегоняют скотину, покупаемую мещанами на ярмарках.

Я подумал: отлично написать вечер, огромную дорогу, одинокую мужицкую избу; босяк — известный писатель Н. Успенский либо Левитов … Евгений рассказывал: у него в саду посиживали два босяка, нередко ссорились, и один, прошлый боец, в конце концов застрелил другого с мыслью огласить, что тот сам застрелился. Холод, поздняя осень. Он перемыл в пруде рубахи, портки, снятые с убитого, надел их. Варил кашу, ночевал от холода под ящиком для яблок….

Позже о крайнем дне нашего отца. Исповедуясь, он лежал. Опосля исповеди встал, сел, спросил: "Ну, как по-вашему, батюшка, — вы это понимаете, — есть во мне она? А священник резко, грубо: "Да, да, пора собираться". Сегодня часов в 5 пришел некий нищий боец, опьяненный, рыдал, ругал и дворян и забастовщиков, а царя то ругал, то говорил, что он, батюшка, ничего не лицезреет.

А через час еще один бродяга, в скуфье. Поразительно играл очами, речь точная, завышенная, трагическая: "Бог есть добро, добро в человеколюбии! Его мама — Юшкова, внучка Бунина, отца Жуковского. Поездка в Гурьево. На обратном пути ливень. Оборвался гуж, мучительно тащились по грязищи.

Говорил с Илюшкой о казнях. Говорил, что за 100 рублей кого угодно удавит, "только не из собственной деревни". Ну, остальные боятся покойников, а я нет". К Андрею Сенину приблудилась собака. В избе у Абакумова демонстрировал фокусы заезжий бродячий фокусник.

В избе стояла скотина. Ее "для приличия" отделили от публики "занавесом" — веретьями. Гуляли с Юлием. Грязюка, сырость, холодно. Перебирали ефремовскую компанию. Известный по дерзости еврей Николаев, бивший всех в морду, Анна Михайловна, ассистент податного инспектора, сборы Маши в городской сад… Ужасно! Сырой, с тучами вечер.

Прошли до песков, оттуда через деревню. Стояли около избы Григория, бывшего церковного охранника. Сдержан в ответах. Войти как юзер. Вы сможете войти на веб-сайт, ежели вы зарегистрированы на одном из этих сервисов:. Мой Мир. Используйте вашу учетную запись Odnoklassniki. Используйте вашу учетную запись VKontakte для входа на веб-сайт. Используйте вашу учетную запись Мой Мир Mail. Используйте вашу учетную запись на Twitter. Используйте вашу учетную запись на Facebook.

Анонсы Общество. Липецкая вечЁрка: погибель в поликлинике, плата за места на рынке и поддержка региональной экономики. Мэрия Липецка дискуссирует с делом цены на аттракционы в парках. Дворы на «Елецком» напоминают липчанину «Форт Боярд». Обитателя Воронежской области будут судить за изнасилование липчанки на лестничной площадке. Упавший на автобус мужчина остался жив.

На проспекте Победы прохожий свалился на передвигающийся автобус. Футбол стадион «Металлург». Футбол «Металлург» стадион. Волейбол ВК "Липецк". Испорченный праздничек 8 марта. В Елецком районе будут готовить звонарей. Теги: Российское народное творчество «Раздолье» Шелякин. Ученики Валерия Шелякина требуют именовать в его честь одну из улиц Липецка. Больница «Липецк-Мед» скоро возвратится к обыкновенной работе. Опосля вмешательства приставов выделили 9 миллионов рублей на лечущее средство для 4-летней девченки.

В Липецкой области на сто процентов закрыты школ. Роман Панфилов Лебедянской район. Главу Лебедянского района отстранили от занимаемой должности. Установленные в Липецке кормушки нежданно стали партийными. Алексей Романчукевич. Алексей Романчукевич покинул пост начальника городского управления благоустройства.

Игорь Артамонов сказал о ценах и плане стабилизации экономики области. ОЭЗ «Липецк». Китайский производитель огнеупоров стал резидентом ОЭЗ «Липецк».

Твёрдо уверен, бинго бум в 1хбет полезно!

Добавить комментарий. Топ бренды. Казино Букмекеры. Казино Золото Лото Zolotoloto. Получить бонус. Deluxe Casino казино Делюкс. Онлайн казино Фаворит Champion. Поглядеть все. Слоты Рулетки Покер. Играться безвозмездно. Обзор приветственных бонусов от казино Play Fortuna. Обзор бонуса на 1-ые 5 депозитов от Super Slots. Обзор рекламной акции «Яркий миллион» в казино Вулкан. Бархатный сезон в казино Слава — обзор акции.

Узнайте о бонусах и промокодах первыми. Подпишитесь на рассылку Пожалуйста, включите JavaScript в вашем браузере для наполнения данной формы. Оставьте номер телефона Пожалуйста, включите JavaScript в вашем браузере для наполнения данной формы. Названное в честь смелого человека. Который пел про лёд под ногами майора.

Мы — лёд. Издать "преступников" отдельной книжкой предложила поэтесса Ольга Седакова :. К истории с Серафимой Сапрыкиной и "за дело убитыми" Хармсом и Введенским. Необходимо сделать антологию "Убитые и отбывшие сроки поэты".

Огромным тиражом. Юрий Лапшин. Лена Тростникова. Не хватит места комментариев и даже среднего размера книги. Меня когда-то поразил биографический справочник русского времени "Советские поэты либо писатели? То ли е, то ли е годы.

Это — выжившие, не расстрелянные. Под постом Седаковой развернулся флешмоб — комментаторы цитируют стихи репрессированных поэтов. Еще один флешмоб запустил поэт Лев Рубинштейн: с его подачи почти все стали публиковать в соцсетях стихи Хармса и Введенского.

Максим Трудолюбов. История с Введенским и Хармсом в школе сначала не восхищает, ну поэтому что понятно — такие в Рф школы, такие директора, такие учебные планы. А с иной стороны, почему же, нет, эта история обязана восхищать. Великий поэт Введенский никак не может быть внеклассным, полуподпольным, неудобным чтением, за которое учителю приходится просить прощения.

Это из лучшего и самого актуального в российской культуре. Это когда российская культура вкупе со всем миром и даже впереди, когда она не замкнута на себя и наконец-то уже! Почему все это раздельно, почему есть границы, кто их вымыслил. И там есть боль понимания времени про "минуты", которые "меня страшно запутали".

Соединение с Паулем Клее мне кажется принципиальным. Клее тоже задумывался про границы антропоцентричного мира. Меж ними лежит сумеречная равнина людей. И ежели кто-то посмотрит хоть раз наверх — его обхватывает старая неутолимая тоска, его, который знает, что не знает, — по тем, которые не знают, что не знают, и по тем, которые знают, что знают". Введенский — чрезвычайно близко к этому, это один поток.

На самом деле, отлично, что история стала общественной и сейчас почти все эти стихи прочитают. Александр Гаврилов. Не знаю, правда ли, что учительницу в Питере уволили за чтение детям этого стихотворения, но ежели правда, то это двоякочудовищно: это один из основных текстов российского ХХ века, его гордость и фортуна, нежность и бесстрашное среди кошмара и отчаяния короткой людской жизни. Миша Виноградов. Вот вы не любите глуповатых сталинистов, а они сейчас открыли читающей публике поэта Введенского.

Ольга Карпова. Не было бы счастья, да несчастье посодействовало. Уверена, не было за крайние 30 лет в Рф такового энтузиазма к творчеству Хармса и Введенского, как на данный момент. Так что отдельное спасибо директору школы. Может это был таковой узкий педагогический ход? Ведь всем же понятно Все что запрещено, безумно любопытно. В районной администрации меж тем заявили , что настоящая причина увольнения — не чтение стихов, а то, что учительница без согласования изменила тему урока.

За этот комментарий ухватились сталинисты. Дмитрий Аграновский. Оказывается, учительница, которая читала детям Введенского и Хармса и разъясняла, что их "репрессировали", обязана была по плану провести занятие, посвященное битве под Москвой. Заместо этого она засоряла детям мозги пропагандой про "й год". Согласитесь, подмена не случайная. В особенности, ежели учитывать, что, в частности, Хармс попал в психиатрическую лечебницу а совершенно не в тюрьму за то, что когда немцы взяли в блокаду Ленинград, разъяснял, что "немцы культурная цивилизация и вреда от их не будет".

Вы желаете, чтоб такие учителя преподавали вашим детям? Я не желаю. Председатель комитета по образованию Санкт-Петербурга Наталия Путиловская в интервью изданию Baza именовала стихи Введенского "странными" — по ее мнению, в их считывается "суицидальный" подтекст, поэтому что в стихотворении не раз употребляется слово "смерть". Александр Темных. Любопытно, а как же нужно было говорить школьникам про войну, не упоминая смерть? А вот так: "Рассмотреть и обсудить с детками героические подвиги".

Егор Холмогоров. Так как на данный момент начнется различное забалтывание и мутки-крутки по поводу петербургского дела о Хармсе, принципиально верно установить факты. Не имеет никакого значения каких политических и публичных взглядов Сапрыкина. Не имеет никакого значения школьная программа и директорский авторитет. Не имеет никакого значения место Хармса и Введенского в российской литературе. Не имеет никакого значения, говорил Хармс то, что энкаведисты понаписали про него в протоколах, либо не говорил.

Имеет значение лишь одно — было ли заявлено директором, что Хармс и Введенский — справедливо осужденные неприятели народа. Для понятного сопоставления — ежели самый наилучший директор самой наилучшей германской школы заявит самому худшему учителю трансгендеру и леваку, что Януш Корчак и Эдит Штайн справедливо придушили, поэтому что они "ж-д"-ы, он должен быть изолирован как бешенная собака даже ежели мы относимся к специфичному культивированию Холокоста критически , просто поэтому, что это личинка страшных и кровавых вещей.

В Рф должен существовать еще еще наиболее серьезный запрет на всякую апологетику коммунистического и, как личного варианта, сталинского террора.. Здесь обязано быть поле абсолютного консенсуса. По другому личинки Сталина съедят нас с вами еще живыми и трепыхающимися.

В конце концов, подоспели комментаторы, которые борются не с Хармсом, Введенским либо Сталиным, а с Серафимой Сапрыкиной и ее комментаторами, чересчур резко критикующими директрису школы. Алексей Нарышкин. Екатерина Винокурова. Желаю вполне согласиться с Алексеем Нарышкиным, что комментаторы изначального поста, как бы это так огласить помягче, незначительно утратили человечий вид.

Опасности, пожелания погибели, мат, ну и мантра про то, что людям в 80 лет пора ползти на кладбище — это совсем страшенно обесценивает саму ситуацию вначале. Мы — бывшие детки. Сегодняшние взрослые. А еще мы сами - будущие старики. Что касается "поганых совков", у меня вот в е были как раз русские учителя старенькой закалки которой совладать со мной не хватало , и они были примечательные.

Гражданское общество начинается со возможности уважать другого, не такового, как ты. Любителя Хармса и любителя Твардовского, патриота и либерала, малыша и старика. Пожеланиями погибели свободы не добьешься. Скандал докатился и до Кремля, при этом в рекордные сроки: уже на последующий день опосля публикации поста Серафимы Сапрыкиной Дмитрий Песков заявил , что в истории уволенной учительницы "нужно разбираться", а министр просвещения Сергей Кравцов призвал вернуть Сапрыкину в правах.

Татьяна Алешичева. Фээсбук, по-видимому, еще рано сбрасывать со счетов: пост уволенной из-за ОБЭРИУтов учительницы, размещенный вчера вечерком, завирусился в ночь с воскресенья на пн, и с утра его уже откомментировал Песков. Меньше суток прошло. Что там случилось, просто гуглится, меня на самом деле интересует не существо вопросца, извините, а конкретно молниеносность произошедшего: средством соцсети постучали со дна и были услышаны кое-где там в рубке за какое-то рекордное время.

Пиши колонку, политолог. Очевидцы и Егоры. В "Вечернем Урганте" обсуждали учительницу, уволенную за Хармса и Введенского. А вы понимаете, что ЧИ? А вы понимаете, что ТЕЛЬ? Что учительница Хармса Вдруг поэтом назвала? Ну фашистом, ну ещё туда-сюда!

Но поэтом известным — это просто ерунда! Да и вообщем новость мигом стала вестью федерального масштаба. Пост в фейсбуке разлетелся одномоментно, с утра его уже комментировал Дмитрий Песков, в соцсетях прошёл флешмоб со стихами Введенского и Хармса. И даже пара-тройка неосталинистов, которые от исторических сталинистов различаются разительно, кстати, — выглядели совсем по-идиотски, как и оправдания от школы, где работала Серафима Сапрыкина.

Сходу видно стало, что вправду является русской скрепой — российская литература: в вебе взошло такое громогласное "Не смеееееть! И тем не наименее пост Сапрыкиной городские власти сочли необходимым опровергнуть. У нас данной темы в петербургских школах в принципе нет давным-давно.

Правы. этом как поставить программу сбербанк онлайн замечательный